Я вывалился в обесточенный транспортный туннель и помчался вниз по наклонному полу, с трудом преодолевая сопротивление воздушного урагана, помогая себе импульсами ранца, цепляясь за малейшие выступы и неровности, распластавшись, точно большое насекомое. Форменный ад – вот что такое подземный уровень, у которого нарушена герметичность. Листы облицовочного пластика, алюминиевые панели, дверцы распределительных щитков, целые тонны бытового мусора: тряпок, старой обуви, оберток от пищевых брикетов,– кружась и сталкиваясь, устремились вперед, сметая все на своем пути. Болты и заклепки вперемешку с мелкими камушками барабанили по стенам, словно пули. Один такой снаряд с треском ударил меня в грудь, оставив на покрытии брони глубокую ссадину и едва не оторвав меня от стены. Но я был упрям и, к тому времени как саперы заделали проход и ураган стих, сумел добраться до диспетчерской – маленького зала среди бесконечной череды ремонтных боксов и каморок подстанций. Два человека за пультами в наспех одетых скафандрах послушно вздернули руки при моем появлении – я пересилил в себе рефлекторное желание закатить в выбитую очередью дверь бинарную гранату. Один из тех двоих оказался женщиной – слишком характерно оттопыривалась серебристая ткань на груди. Я выпустил пару СНОБов – теперь, когда воздушные вихри прекратились, я мог наконец обрести дальнее зрение.
– Откройте все шлюзы в северном направлении. Обесточьте оборонительные системы в своей зоне ответственности,– приказал я на общей частоте.
– Оборона не в нашей компетенции,– попытался возразить мужчина.– Силами самообороны командует штаб, он на пятой станции, их системы нам не подчиняются.
– Тогда отключайте всё. Обесточьте все системы в вашей зоне.
– Но там люди. Обходчики. Они же погибнут без магистралей жизнеобеспечения.
Я бью его прикладом в грудь. Я умею убеждать. У меня есть стимул – где-то неподалеку продолжают гибнуть мои товарищи. Мне легко делать выбор между их жизнью и жизнью мятежников. Тонкая оболочка легкого скафандра – слабая защита. Высокого мужчину отбрасывает в угол, он катится кучей безвольных тряпок. Он врезается головой в стенку распределительного шкафа, и женщина невольно делает шаг в сторону упавшего – я и сам было решил, что шлем оператора не выдержал удара. Но ствол винтовки, направленный в грудь, останавливает ее порыв. Она отворачивается к кубу голо-графического дисплея, и пальцы ее мелькают по виртуальным кнопкам. Вскоре становится тихо, гул вентиляции стихает. В темноте тревожно моргают тусклые аварийные плафоны.
– Я отключила автоматику – у меня высокий уровень доступа. Без нее системы жизнеобеспечения не отключить: защита против диверсий,– тихо поясняет женщина, открыв шлем. У нее каштановые волосы и бледное лицо с большими глазами. Губы ее дрожат. Она поджимает их, пытаясь не показать свою слабость.– Можно я помогу Джону?
– Можно. Но не делайте резких движений,– предупреждаю я.
Она помогает своему товарищу подняться. Открывает его шлем. Мужчина болезненно морщится, потирая грудь. Ему больно дышать: наверное, ребра повреждены. В моргающей полутьме лицо его, кажется, состоит из одних костей.
– Все шлюзы открыты? Я к вам обращаюсь, мэм!
– Все, кроме двух. Шестой и восьмой заблокированы автоматикой и недоступны.
– У вас много воздуха в баллонах? – зачем-то интересуюсь я.
– На четыре часа,– отвечает она после короткой паузы. Лоб ее прорезан длинной вертикальной складкой. Она рассекает ее лицо надвое – при каждом моргании плафонов.
– Вас освободят после того, как мы захватим станцию,– говорю я, стараясь придать голосу как можно больше убежденности.
– Освободят? Что вы имеете в виду? – с тревогой спрашивает она. Мне отчего-то трудно смотреть ей в глаза, хотя они практически неразличимы в глубине темных глазниц.– Эй, послушайте, мы выполнили ваши требования. Мы не сопротивлялись. Мы даже убили своих товарищей, как вы приказали. Мы простые диспетчеры – не солдаты. Оставьте нас в покое. Пожалуйста.
– Именно это я и собираюсь сделать: оставить вас в покое,– говорю я как можно более жестко. Так я пытаюсь скрыть свою неуверенность. Минуту назад я готов был перебить тут всех до одного, а вот поди ж ты… Наверное, усмешка моя все же видна сквозь блики на лицевой пластине – женщина смотрит на меня, не желая поверить в то, что я хочу сделать. Ее напарник, похоже, никак не может взять в толк, что происходит. Крутит головой, переводя взгляд с меня на нее и обратно. А происходит вот что: я не имею права оставить их в тылу. Но что-то мешает мне забить их прикладом или выволочь в длинный туннель с одним-единственным рельсом на потолке и прострелить им затылки. Я приказываю подоспевшим саперам обездвижить их. Сэм смотрит недоуменно, но все же не задает вопросов – тратит порцию дефицитного затвердителя, чтобы насмерть приклеить людей с безвольно поникшими головами к полу лицом вверх. Я закрываю их лицевые пластины. Женщина пытается скрыть слезы. Голос ее дрожит от гнева:
– Чертов придурок! Мы же задохнемся! Лучше уж пристрелите меня!
Я знаю: своим возмущением она пытается подавить страх.
– Вас скоро освободят,– упрямо бормочу я и отворачиваюсь. Мужчина называет меня сволочью. Я пожимаю плечами.
– Вперед,– командую своему неуклюжему воинству. Я убеждаю себя, что мы действительно вернемся, чтобы освободить этих бедолаг до того, как у них кончится воздух. Хотя понимаю, что шансов на это почти нет. Но все равно – сделав выбор, я стараюсь следовать ему до конца. Я не хочу их убивать. Баста.